In Flight

Марго и дети спали. Ночной покой и умиротворение царили в доме. Тихо стучали часы свою монотонную историю. Простынь под ним была смята и пропитана холодным потом. Голова оставалась чистой и ясной, несмотря на то,что на циферблате светилось 3:25. Он погладил спину жены рукой, больше автоматически, чем от желания и надев майку, вышел на балкон.
Звёзды венецианского ночного неба светили ярко и резко, вызывающе откровенно, как взгляд распущенной женщины. Мэтт отвёл от них глаза и закурил сигарету. Дым прошёл через лёгкие и наполнил вкусовые рецепторы во рту привкусом горечи и обреченности. Вспомнились волны сна и их нежные *пальцы* на его теле. Он вздрогнул и замотал головой. "Что за наваждение?!"
Даже секс с женой сегодня не принёс никаких эмоций. Просто животные инстинкты сработали и завладели нутром. "А где был ты?!" Ответ последовал раньше, чем он ожидал сам: "Ты тонул." На востоке показалась еле-заметная розоватая дымка. Утро несмело вступало в свои права. Колечки выдыхаемого табака неспешно растворялись в воздухе. Пахло чем-то приторно-одуряющим, словно кто-то распылил над небом Венеции страшно-сильный афродезиак. Это вызывало прилив крови к вискам и тому месту, что пониже. Он усмехнулся, затянулся ещё раз сигаретой и уверенно направился к ничего не подозревающей Марго.
Она, сладко потянувшись, приняла привычным жестом мужа и они повторили то, что вечером не смогли досказать друг другу.

A Day In The Life

Дети проснулись, как всегда, рано и наполнили дом вознёй и смехом. Кайли что-то громко кричала Байрону прямо в ухо, от чего тот, с каждой секундой, становился похож на лягушонка с выпученными глазами. "Ах ты так!? Вот я тогда папе всё расскажу! Дура противная! Пааа!!" И Байрон уже одним прыжком лежал на животе отца и со всхлипами рассказывал от том, как противная Кайли назвала его любимую машинку придурошной железкой и пнула её ногой и что теперь там что-то сломалось и она перестала поворачиваться в разные стороны.
-Па, скажи ей. Что она всегда пинает мои игрушки? Я же не лезу в её косметику вонючую! А она может мои ломать?"
Вздох сожаления и смех, смешанный с умилением.
-Сын, ну...она девочка, а девочки не всегда делают так, как нам нравится. Даже больше: скажу тебе по- секрету, что они и сами порой не в восторге от того, что делают. Просто...просто это-девочки и ты не принимай всё близко к сердцу, тем более, что Кайли не обычная девочка, это твоя сестра.
-Ты купишь мне новую?
-Сестру??!
-НЕТ!!
-Машинку?
-)))
-Ну конечно, мой хороший. А пока, позови ка мне сюда *твою противную Кайли*.
-Ты не ругай её сильно, ладно? Она опять поссорилась со своим Билли-силли.))
Вопль из ванной "Ах ты заморыш мелкий!!! Только подойди, я тебя прикончу!"
Пока сорванцы заняты своими разборками, очередная сигарета. "Дети..."

Боль раскалывала тело на миллионы крошечных осколков. Она проникала куда-то глубоко в сердце и разливалась оттуда злой чёрной отвратительной массой. Заполняла уголки сознания, отбирала все ощущения и силы сопротивляться ей. Не было сил лежать на спине, но малейшее движение отдавало острым шипом в позвоночник. Травма, полученная в 15 лет давала о себе знать при каждом приближении сырости глобальной неминуемой Acqua alta.
"Не думать, не шевелиться, не будить Марго. Она испугается и эти чёртовы врачи упрячут меня в чёртову больницу. Как же болит спина..."
"Фу! Куда ты несёшься?! Стой, потяни уздечку резче к себе, держись крепче, я сейчас догоню тебя!"
Лошадь неслась, не видя ничего впереди себя. Пена крупными гроздьями свешивалась с её губы и разлеталась в разные стороны от бешенной скорости галопа. Мэтт своими детскими, но уже уверенно-крепкими руками держал поводья и боялся потерять равновесие в седле. Мэги была новой кобылой в их табуне, но норов свой уже показала ещё в первый день на ферме. Встала на дыбы и ударом копыт опрокинула здоровенные ясла с кормом. Мать бранила отца за его недальновидность, что купил эту дорогую, но такую своенравную лошадь. Братья то же побаивались подходить близко к ней. Очень уж она недобро смотрела на всех исподлобья, очень уж грозным казался её тяжелый взгляд. Даже отец как-то боком двигался, давая ей корм, точно каждую минуту готов был бежать прочь. Только с Мэттом Мэги была, на удивление, терпима. Она, казалось, чувствовала его потаённую силу и уверенность в себе. Он спокойно гладил эту кобылу по гриве, и словно насыщался этой мощью, исходящей от неё. Постепенно она разрешила ему оседлать себя и...брала кусочки сахара с его руки.
В тот день она была спокойна и дружелюбно настроена. Мэтт, втихую от всех, зашёл в конюшню и сел верхом на свою Мэги. Потихоньку вышли они за вотора фермы и направились в поле. День был светлый и чистый. Медовый воздух огромных полей клевера окутывал все вокруг, дарил сладость губам и приятно шекотал нос. Бабочки, мошки, толстые неповоротливые жуки пролетали мимо них и с грохотом плюхались в сочную майскую траву. Мэги шла неспеша и Мэтт ослабил поводья, с удовольствием разглядывая красоты любимого края. Вдруг лошадь остановилась. Мотнула головой и вдруг, с быстротой молнии, пустилась с места в галоп. Мэтт едва удержался в седле и, совершенно ничего не понимая, вцепился побелевшими пальцами в кожу узды.
А лошадь несла. Впереди, Мэтт точно знал, был глубокий каменистый обрыв, уходящий метров на сто вниз отвесно и расстилающийся у подножия небольшой горы, маленькой узкой речушкой. Ходу назад он дать не мог, поэтому, пришпорив лошадь, попытался повернуть её вправо, но упрямое животное отказывалось подчиняться воле наездника.
"Чёрта с два я дам тебе сломать мне и себе шею. Отец прибьёт нас обоих в любом случае, так что давай, давай, поворачивай, дурья башка, кому говорят!"
Он так кричал, что пастух с соседнего поля услышал его и кинулся к дому Фоксов за помощью. Отец вскочил верхом на своего жеребца, схватил ружьё и понёсся к сыну. За несколько секунд перед глазами Френсиса пронеслась вся недолгая жизнь старшего отпрыска. Вот он лежит в колыбели, которую он сам, Френсис, смастерил для первенца, вот он делает первые шаги в своей жизни. Его маленький понни Швепс. Как он любил эту лошадку. Школа, первая драка, первый синяк, первая сигарета, выкуренная за сараем, ох и выпорол же он его тогда! Первый вопрос о... О чём, Френсис так и не успел вспомнить, всего в нескольких ярдах от него бешенная лошадь несла его мальчика к краю обрыва, за которым больше не станет его, Френсиса, воспоминаний. Он на ходу вскинул ружьё и, моля Бога укрепить его руку, выстрелил.
Лошадь упала, как подкошенная, увлекая под себя Мэтта. НИКАКИХ ДВИЖЕНИЙ. Френсис в полузабытьи соскачил с жеребца и бегом бросился к двум лежашим на траве телам. Мэги тяжело хрипела, заливая своего хозяина алой, липкой горячей кровью. От неё шел пар, ноздри раздувались, а бока распирало от тяжелого, с надрывом, дыхания. Отец не мог вытащить сына из под этого животного, тем более, что Мэги всё еще была жива и продолжала шевелить ногами, причиняя лежащему под ней Мэтту адскую боль. Выстрел раздался неожиданно, даже для самого мужчины, который его сделал. Лошадь издала последний хрип, одновременно с едва слышным стоном своего бывшего хозяина.
Тело было чужим, словно кто-то отнял его у Мэтта и теперь заставлял заново знакомиться с тем, как им, телом, можно управлять. Руки отказывались держать, ноги ходить, все нестерпимо болело и ныло, но он был жив. Мать плакала и осыпала отца отборной руганью, за то, что эта ужасная кобыла едва не забрала её сыночка. Братья плакали и испуганно прятались за материнскую юбку. Только отец, в окровавленной синей рубахе, с разорванным воротом(Мэтту пришлось схватиться за него), был счастлив и глупо, сквозь слёзы, тихо смеялся. И этот горький и одновременно счастливый смех отца потом не раз звучал в ушах Мэтта, когда Френсис устраивал разнос в пух и прах, с битьём по чём попало, за его провинности.

*Любовь, как танец*. Ты можешь танцевать, и молишь Бога, что бы было желание и силы продлевать его стремительный вихрь.
А он пока кружил его. И эта женщина не уставала поддерживать настроение и задор этого танца.
*Словно полёт капли дождя на ровную поверхность озера-кружение мыслей, переплетение слов и созвучий.*

Блики солнца множились на гладкой поверхности кухонного стола, россыпались на бесчисленное множество радужных, весёлых окружностей, соединялись и снова кружились в суматошном танце.
Марго была расстроена. Это выдавало нервное, быстрое движение её изящных, аристократических пальцев, снующих с быстротой молнии над этими счастливыми солнечными зайчиками. А она была несчастна. Ей не давал покоя вчерашний разговор с мужем. Да, всё было правильно и верно, и ей и самой казалось, что такая работа, с такими людьми, неизменно принесёт её Мэтту массу плюсов, но сердце предательски ныло и отказывалось принимать действительность. Столько раз она мысленно начинала этот разговор. Сколько раз она отчаянно просила безмолвным взглядом не делать этого. Почему же так тяжело на душе? Словно кто-то говорил ей, вещал незримым голосом пророчества. От этого становилось жутко. Она ещё быстрее заработала руками, кроша лук для салата, и прозрачные частые слёзы текли по лицу и капали в миску в капустными листьями, исчезая в них и добавляя и без того пересоленному блюду ещё более терпкий вкус.
Мэтт вошёл на кухню и пристально посмотрел на жену. Её спина ничего не выражала. Он набрал побольше воздуха в лёгкие и спокойно начал.
-Я отвёл детей к маме.
-Да, я знаю.
-Будет салат?
-Будет.
-Ты грустна, Марго.
-Прекрати так спокойно говорить об этом, чёрт бы тебя побрал, Мэтт!!
-По-моему, мы всё обговорили, не так ли?
-Не так! И я вообще не знаю, как ты там сам будешь без нас...без меня! Мне не по себе от этой мысли, я не смогу так взять и отпустить тебя!
-Ты ревнуешь?!
-Ты достал уже! Хватит строить из себя само спокойствие, скажи, почему ты не оговорил этот пункт контракта?
-Я говорил об этом, не нужно сгущать краски. Вы сможете перебраться ко мне, как только всё утрясётся и я смогу подобрать подходящий для нас дом.
-Мэтт, я не хочу переезжать, сам понимаешь, дети только что привыкли к новому месту, скоро мы вернёмся из Венеции домой и Кайли нужно будет идти в школу. Байрон только что нашёл друзей. Но я не смогу жить, зная, что ты где-то на этих чёртовых Гавайях... Ох, ну что же такое!
-Ну не надо плакать, милая.
-Отвали!
-Раз ты так хочешь.
-Постой, мне плохо, что-то твориться, я не могу понять что и это выводит меня из себя. Обними меня...
-Ты знаешь, как сильно я тебя люблю?
Холодная столешница мгновенно впитала тепло спины и от этого, чуть ниже поясницы, начала пульсировать точка, к которой прибывало огромное колличество радужных солнечных зайчиков. Они бесцеремонно пробирались под кожу и тёплыми ручейками разливались по телу. Они зажигали кровь, раскрашивали её в безумные цвета. Цвета жизни, цвета счастья, цвета любви.
Смуглая кожа Марго казалась насыщенно-коричневого цвета в этих ослепительных бликах солнца. Она так и излучала свет и невидимую магическую силу, которой он был так подвластен, словно она знала, в какую точку нужно её посылать, где эта волна найдёт свой берег, куда она стремится и в чём успокоится. Мэтт впитывал свою жену, как ребёнок молоко матери, он черпал силы в этом, ему это было нужно. Он не понимал и сам, насколько был привязан к этой женщине, насколько её чарующий взгляд уже немолодых глаз, спасал его от многих жизненных трудностей. Как усталый путник, он всегда и везде, где бы ни был, возвращался к этим глазам. Они были его *точкой невозврата*.