На днях я зашел перекусить в одно кафе и по обыкновению сел пря-мо у стойки. Место слева от меня занял паренек лет двенадцати со школьным ранцем, а на двух табуретах за ним расположились его младший брат и мама. Пока все ждали своих заказов» мальчик повернул голову к матери и сказал:

— Джимми написал сегодня работу про эволюцию человека, а учи-тель сказал, что все неверно, потому что нашими прародителями были Адам и Ева.

«Бог ты мой! _ подумал я. _ Ну и учитель!»

— Учитель прав, — ответила мальчику мать, _ Нашими прародителя-ми действительно были Адам и Ева.

«Вот так-так — снова ужаснулся я, _ И это в двадцатом веки»

—Да, я знаю, но это была научная работа, — пояснил мальчик, и за эти слова мне тут же захотелось представить era к премии Смитсонов-ского института. Мамочка однако, гнула свое:

— Ох уж эти ученые! Все у них одни теории. Но мальчик оказался подкованный

— Да конечно, _ последовал сто спокойный ответ, — но уже есть и факты: они нашли кости,

Развалились древние мифические представления не только об уст-ройстве космоса, но и о началах и ходе истории человечества. Уже в шекспировские времена опытный мореплаватель сэр Уолтер Рэйли, по-пав в Америку и увидев там огромное разнообразие совершенно неиз-вестных Старому Свету животных, тут же смекнул, что Ной просто не смог бы собрать «каждой твари по паре», каким бы вместительным ни был его ковчег. Библейское предание о Потопе оказалось несостоятель-ным: оно противоречило фактам. Хуже того, уже в новейшие времена ученые показали, что первые человекообразные существа появились на земле миллионами лет раньше библейской даты сотворения мира. Ги-гантские палеолитические пещеры Европы были «обжиты» примерно в тридцатом тысячелетии до нашей эры, земледелие возникло в десятом, а первые крупные города существовали уже за семь тысяч лет до Рожде-ства Христова. Однако Каин, старший сын первочеловека Адама, имену-ется «земледельцем» (Быт. 4:2); и далее говорится, что он построил в земле Нод, к востоку от Едема, первый город Енох (Быт 4:17). Библей-ская теория вновь оказывается ложной: они таки нашли кости. Кроме костей, найдены и строения, что тоже не согласуется с Писанием. На-пример, описанный в «Исходе» период египетской истории — предполо-жительно, эпоха Рамзеса II (1301—1234 гг. до н. э.), Менептаха (1234—1220 гг. до н.э.) или, возможно, Сети II (1220—1200 гг. до н.э.) — пред-ставлен множеством памятников архитектуры и письменности, среди ко-торых нет, однако, даже намеков на известные библейские бедствия, ка-ких-либо упоминаний о чем-то подобном. Больше того, согласно другим хроникам, кочевые племена евреев, хабиру, наводняли Ханаан уже в период царствования Эхнатона (1377—1358 гг. до н. э.), столетием раньше правления Рамзеса. Одним словом, древнееврейские тексты, на основе которых сложились популярные иудейские предания о сотворе-нии мира. Исходе, сорока годах в пустыне и завоевании Ханаана, вовсе не были начертаны Богом или человеком по имени Моисей. Они созданы разными авторами в разные эпохи, намного позже, чем принято было считать. Первые пять книг Ветхого Завета (Тора) приобрели законченную форму уже после Ездры (IV в. до н. э.), а источники их возникновения датируются обширными сроками примерно с IX по II в. до н. э. Легко заметить, например, что некогда существовали две легенды о Потопе: в первой говорится, что Ной разместил в ковчеге «от всякой плоти по па-ре» (Быт. 6:19—20; период после Ездры), а во второй — «всякого скота чистого [...] по семи, мужеского пола и женского, а из скота нечистого по два» (Быт. 7:2—3; ок. 800 г. до н. э., с погрешностью не более 50 лет). Можно выявить и две версии сотворения мира: ранняя входит во вторую главу «Книги Бытия», а более поздняя — в первую. Во второй главе рассказано о насаждении Сада и создании человека, чтобы тот ухаживал за Едемом; потом появляются животные и, наконец, как в сказке, из Адамова ребра создается праматерь Ева. В первой же главе Бытия Бог _ один над космическими водами _ говорит: «Да будет свет», после чего шаг за шагом рождается Вселенная: сначала свет, три дня спустя Солнце, затем травы, звери и, в завершение, люди — сразу и мужчина и женщина. Составление первой главы относится к IV в. до н. э. (времена Аристотеля), а второй _ к IX—VIII вв. до н. э. (эпоха Гесиода).

Простой люд всех крупных цивилизаций склонен был истолковывать собственные символические образы буквально и, следовательно, считал себя в определенном смысле избранным народом, непосредственно при-ближенным к Абсолюту. Даже политеисты греки и римляне, индийцы и китайцы, взиравшие на чужих богов и иноземные обычаи вполне добро-желательно, себе отводили исключительное или, по меньшей мере, выс-шее положение. Что касается исповедующих единобожие иудеев, хри-стиан и мусульман, то для них, разумеется, все другие божества — су-щие дьяволы, а те, кто им поклоняется, — вероотступники. Таким обра-зом, Мекка, Рим, Иерусалим и (менее явно) Бенарес и Пекин долгими столетиями были, каждый по-своему, пупом Вселенной, «прямой линией связи» с Царством Бога, или Света.

В наши дни, однако, ни один человек, начиная с детского сада, не воспринимает подобные притязания всерьез. Но это таит в себе и боль-шую опасность. И не только потому, что буквальное толкование симво-лики всегда наиболее приемлемо для толпы. Кроме прочего, дословное понимание символических образов извечно было — и фактически оста-ется _ опорой самой цивилизации, нравственных ценностей, сплоченно-сти общества, его жизнеспособности и созидательной силы. Утрата по-добных корней сменяется неопределенностью, а она, в свою очередь, влечет нарушение равновесия, поскольку человеческое существование, как хорошо понимали Ибсен и Ницше, настоятельно требует жизнеут-верждающих иллюзий, иначе у людей не остается ничего верного и на-дежного, никаких моральных устоев. Нам уже известно, что происходит, например, с «отсталыми» народами после вторжения цивилизованного белого человека: как только гибнут давние табу, первобытные общества тут же разваливаются, заражаются пороками и вымирают.

завершить нашу тему отрывком из одного индуистского мифа. Мне кажется, его образность очень метко отражает общее ощущение перемен, которое все мы испытываем сейчас, когда приближаемся к важнейшему перепутью человеческой истории. Миф повествует о первых днях Вселенной, когда боги сражались со своими заклятыми врагами, титанами. Однажды они решили заключить перемирие, чтобы сообща вспахтать Молочный Океан — Вселенское Море — и добыть масло бессмертия. Мутовкой для пахтания стала Космическая Гора (ведический двойник Дантовой), а веревкой — обвившая гору Космическая Змея. Боги взялись за голову Змеи, титаны потянули за хвост, и Космическая Гора завертелась. Океан пахтали тысячу лет, пока из его глубин не поднялось черное облако смертельно ядовитого дыма. Пахтание пришлось приостановить. Боги с титанами пробились к источнику неслыханного могущества, но сначала им нужно было справиться с первыми, губительными проявлениями этой силы. Для того чтобы продолжать работу, кто-то должен был вобрать в себя отравленную тучу. Все знали, что на такой подвиг способен только один — архетипический бог йоги, устрашающий и демонический Шива. Он собрал ядовитый газ в миску для подаяния, одним глотком опустошил ее и, благодаря искусству йоги, задержал в горле, которое тут же налилось синевой (с тех пор Шиву начали называть Нилакантха — «Синяя Шея»). После это чудесного деяния боги и титаны вновь принялись за дело. Они пахтали, пахтали, пахтали без устали — как вдруг из Космического Океана начали подниматься драгоценные блага: Луна, Солнце, слон о восьми хоботах, великолепный жеребец, чудодейственные лекарства и — наконец! — огромная сияющая чаша с амброзией. На мой взгляд, этот древнеиндийский миф иносказательно описывает наши сегодняшние труды и побуждает бесстрашнее, энергичнее продол-жать начатое дело.

Но почему и каким образом нереальные представления могли занять главенствующее место среди нужд материальной жизни? Так случилось потому, что в чудесном мозге человека родилось неведомое другим приматам индивидуальное сознание, объявшее не только само себя, но и один важный факт: оно, как и все, что ему дорого, рано или поздно умрет.

Осознание собственной бренности и стремление преодолеть ее — первый порыв к мифологии. Вместе с ним приходит еще одно прозрение: общество, где человек появляется на свет, получает пищу и защиту и где он сам обязан принимать участие в охране и воспитании других, су-ществовало задолго до него и не исчезнет после его смерти. Говоря иными словами, отдельный представитель нашего вида, сознающий себя человеком, сталкивается не только с проблемой смерти, но и с необхо-димостью приспосабливаться к правилам родного сообщества, где его личный образ жизни подчиняется социальным обычаям — законам сверхорганизма, куда человеку приходится вливаться без остатка: ведь только участие в делах общества позволит постичь ту жизнь, которая превозмогает смерть. В любой мифологической системе, распространяв-шейся в различных уголках Земли в течение доисторических и историче-ских эпох, в символическом виде совмещались две основополагающие идеи о неизбежности личной смерти и долговечности общественных ус-тоев; эти принципы представляют собой центральную, упорядочиваю-щую силу всех обрядов и, следовательно, самого общества.

Сегодня мы, слава Богу, живем в светском государстве, руководимом обычными людьми (со всеми их недостатками). Наше общество опирает-ся на законы, которые продолжают совершенствоваться и основаны на римском, а не «иерусалимском» праве. Больше того, идея государства стремительно разрастается сейчас до концепции экуменизма, охваты-вающей все населенные уголки Земли —и если мир не сплотит нечто иное, то объединяющим началом станет, безусловно, экологический кри-зис. По этой причине у нас уже нет ни потребности, ни возможности придерживаться локальных, общественно-политических, ограниченных, «объективно различных» религий, которые разделяли народы в прошлом и воздавали Богу кесарево, а кесарю — почему-то Божье.

«Бог — мыслящая сфера, чей центр повсюду, а окружность — ни-где». Так сказано в небольшом сборнике изречений под названием «Книга двадцати четырех философов» (XII в.). Каждый из нас, кем бы и где быон ни был, находится в центре, а в душе его, сознает он это или нет кроется «всеобщий Разум», чьим законам подчиняется не только лю-бой ум но и любое пространство. Как я уже говорил, все мы — дети пре-красной планеты, которую совсем недавно сфотографировали с поверх-ности Луны. Мы не перенеслись сюда волей какого-то бога, а просто выросли из нашей Земли. Мы — ее глаза и ум, зрение и сознание. Как ут-верждают ученые, сама Земля, порхающая мотыльком вокруг Солнца, возникла некогда из туманности, а туманность зародилась в бездонном космосе Так стоит ли удивляться, что тут и там царят одни законы? Но тогда и глубины нашей души — беспредельный космос, откуда в челове-ческий разум приходят все те боги, которыми в минувшем населяли зве-рей и растения, холмы и ручьи, далекие планеты и своеобразные обще-ственные обряды.

У нас появилась новая мифология — мифология бесконечного про-странства с мерцающими огоньками, глубокого космоса как внутри, так и снаружи. Мы околдованы им, как ночные бабочки, и мчимся туда, к све-ту Луны и дальних планет, одновременно погружаясь в бездну собствен-ной души. На Земле все границы и горизонты уже исчезли. Теперь мы не в силах отдавать сердца родному и ненавидеть чужое, потому что на этом космическом корабле нет уже ничего «чужого». И ни одна мифоло-гия, по старинке твердящая об «иноверцах» и «врагах», не сможет удовлетворить нужды нашей эпохи.

Первые осязаемые свидетельства мифологического мышления отно-сятся к эпохе неандертальцев, которые жили на земле примерно с 250 по 50 тысячелетие до нашей эры. К числу соответствующих находок от-носятся, во-первых, могилы с запасами пищи, скарбом для загробной жизни, орудиями труда и принесенными в жертву животными и, во-вторых, ритуальные помещения высоко в горах, где сбереглись окру-женные церемониальными знаками черепа пещерных медведей. Захоро-нения наводят на мысль если не о бессмертии, то по крайней мере о продолжении жизни после смерти, а почти недоступные горные святи-лища с останками пещерных медведей, безусловно, указывают на культ этих гигантских прямоходящих — и тем схожих на человека — мохнатых чудищ. Медведей до сих пор глубоко почитают охотники и рыболовы ев-ропейского и сибирского Дальнего Севера, а также многие племена се-вероамериканских индейцев. Больше того, некоторые из этих народов сохраняют головы и черепа священных зверей — точно так же как дела-ли это пещерные неандертальцы.